Киреевский И В - Царицынская Ночь
И.В.КИРЕЕВСКИЙ
ЦАРИЦЫНСКАЯ НОЧЬ
Ночь застала веселую кавалькаду в двух верстах от Царицына. Невольно
изменили они быстрый бег лошадей своих на медленный шаг, когда перед ними
открылись огромные пруды - красноречивый памятник мудрого правления
Годунова. Шумные разговоры умолкли, и тихие мысли сами собой пошли
разгадывать прошлую жизнь отечества.
Между тем взошел месяц. Он осветил неровную, узкую дорогу, открыл
дальние поля и рощи и отразился в спокойных водах. Ночь была тихая; на
небе ни одной тучи, и все звезды [сияли].
Владимир первый прервал молчанье. "Мне пришла мысль, - сказал он, -
представить Борисово царствование в романе. Нет ничего загадочнее русского
народа в это время. Не все же кланялись восходящему солнцу. Представьте же
себе человека, который равно ненавидит Годунова как цареубийцу-похитителя,
и Гришку как самозванца; к чему привяжет он слово отечество? Мне кажется,
здесь в первый раз русский задумался об России.
К тому же голод, чума, бесплодные войны, беспрестанные восстания народа
и все бедствия того времени должны были невольно связать умы в одно общее
стремление; и этим только объясняется после возможность успехов Минина и
Пожарского.
Пруды эти, где работали тысячи, собранные со всех концов государства,
вероятно, также немало помогли мыслям перебродить в народе. Но для романа
я избрал бы человека, не названного историею, воспитанного при дворе
Грозного во всех предрассудках того времени, и старался бы показать, как
сила обстоятельств постепенно раскрывала в нем понятие лучшего, покуда
наконец польское копье не положило его под стеной освобожденного Кремля".
"Конечно, такое лицо будет зеркалом того времени, - сказал Фальк, - и
работа даст много пищи воображению и сердцу. Но берегись только, чтобы не
нарядить девятнадцатый век в бороду семнадцатого".
"Неужели ж ты думаешь, - отвечал Владимир, - что, переносясь в
прошедшее, можно совершенно отказаться от текущей минуты. А когда бы и
можно было, то должно ли? Только отношения к нам дают смысл и цену
окружающему, и потому одно настоящее согревает нам историю".
"Да, - сказал Черный, - кому прошедшее не согревает настоящего".
Завязался спор; но скоро остановило его новое явление: из-за рощи
показался гроб - царский дворец.
"Все строенья Баженова, - сказал Вельский, - замечательны какою-нибудь
мыслью, которую он умел передать своим камням, и мысль эта почти всегда
печальная и вместе странная. Кому бы пришло в голову сделать гроб из
потешного дворца Екатерины?
А между тем какая высокая поэзия: слить земное величие с памятью о
смерти и самую пышность царского дворца заставить говорить о непрочности
земных благ. Этот недавний дворец для меня красноречивее всех развалин
Рима и Гишпании".
"Он сам развалина, - сказал Фальк, - Екатерина никогда не живала в нем,
и от самого построенья он оставался пустым, а теперь без окон и дверей.
Мысль поэта-художника, говорят, не понравилась государыне".
В таких разговорах друзья приблизились к саду, переехали мост, у
трактира сошли с лошадей и, отправляясь осматривать красоты Царицына, не
позабыли заказать себе сытного ужина.
Отвязавши широкую лодку и закуривши трубки, друзья пустились гулять по
гладкому пруду. Тишина, лунная ночь, качанье лодки, равномерные удары
весел, музыкальное плесканье воды, свежесть воздуха, мрачно-поэтический
вид окружающего сада - все это настроило их душу к сердечному разговору, а
сердечный разговор, как обыкновенно случалось между ними, довел до
мечтаний о будуще
